Сеть Петровского. Часть 2 - Евгений Сергеевич Калачев

он, — белорусских рублей! Да расслабься, не нужны мне твои деньги, у самого больше, чем нужно… — вспомнив что-то, он невесело усмехнулся и покачал головой, — ты написал заявление на днях. В полицию. О том, что тебя отоварил наш студент, Сергей Макаров, — Дмитрий заглянул Перевертову в глаза и понизил голос, — не надо ломать парню жизнь! Ты же за дело огреб, и ты это знаешь! Ты ведь не думал, что всегда можно беспределить и всегда выходить сухим? — он прищурился и добавил почти шепотом: — заявление надо будет забрать…

— Но… — Перевертов поперхнулся, — показания… это же…

— Расслабься! — прикрикнул Фролов, — я в курсе. По «триста шестой» тебя крутить никто не станет, все схвачено. Макаров тоже не будет иметь претензий, ты главное заяву забери! А дальше разбежимся, как будто ничего и не было! Выйдешь отсюда, в универ вернешься, может, подумаешь, прежде чем член свой везде пихать… кто знает, может, нормальным человеком со временем станешь. Я верю, что люди все-таки меняются… — Дмитрий грустно посмотрел куда-то в пространство.

— Я… я даже не знаю… а что, если? — Перевертов опасливо поглядывал на мрачного Фролова, который в полутьме палаты выглядел еще более крупным и зловещим.

— Слушай, ты, барашка, а я тебе разве варианты предлагаю?! — Дмитрий вышел из себя и резко повернулся к Перевертову, — так или никак! Времени подумать у тебя тоже нет, если что! Бери телефон и звони дознавателю, я знаю, что номер он тебе оставил! — Дмитрий вновь угрожающе посмотрел в глаза, — если завтра заява еще будет в ментовке, весь расклад с девчонками и этой записью будет в ректорате… время пошло!

***

Виски уже изрядно пьянил его. Несмотря на это, он налил еще порцию, все же поклявшись самому себе, что эта будет последней. Лед? К черту лед, сойдет и так! Большой глоток слегка обжег горло, но неприятное першение перебило послевкусие, отдававшее ягодами и чем-то еще…

Петровский отбросил голову назад и слегка прикрыл глаза. Тусклый свет нарочито убавленной лампочки в кабинете управляющего убаюкивал. Он снова был один. Андрей давно был дома с женой и дочкой. Славика не было совсем. Ехать домой, а что делать дома? Там тоже никто не ждет. Здесь хотя бы можно выйти в зал, поговорить ни о чем с барменом Димой, выпить кофе среди болтавших за столиками посетителей, создав иллюзию того, что он все-таки не один…

Робкий стук в дверь вырвал его из полудремы. Петровский слегка осоловелым взглядом посмотрел на нее.

— Да!

— Можно? — на пороге возникла Маша. Говорила она так же тихо и робко, как и стучала. В глаза Петровскому девушка старалась не смотреть, лишь боязливо косилась, на всякий случай поглядывая в спасительный, как ей казалось, дверной проем.

— Чего? — Петровский движением головы пригласил ее внутрь. Маша плотно закрыла за собой дверь и сделала два робких шага внутрь.

— Константин Алексеевич, я… я хотела поговорить, — она моргнула и вновь постаралась отвести взгляд. Хотя Петровский даже толком и не смотрел на нее, всем своим видом демонстрируя безразличие…

— О чем? — натужно и сквозь зубы выговорил он, — может, тебе премию? Или путевку в санаторий за счет фирмы? — он прищурил один глаз и, наконец, посмотрев на Машу, зло и совсем невесело ухмыльнулся.

— Нет, нет… — она замялась, подбирая слова, — Константин Алексеевич, мне… мне, правда, очень стыдно, что я вас подвела… — она шумно сглотнула и затравленно посмотрела на Петровского, — что так все вышло…

Ухмылка Петровского стала еще шире и злее. Маша едва заметно задрожала от страха…

— А если б не спалил тебя, стыдно бы не было? — с издевкой осведомился Петровский, сверля официантку уничтожающим взглядом.

Маша потупилась, косясь на собственные трясущиеся пальцы. Она не находила слов.

— Короче, чего тебе? — раздраженно осведомился Петровский, поняв, что ответа на предыдущий вопрос не дождется.

— Я… — Маша вновь сглотнула и еще немного приблизилась, — Константин Алексеевич, я понимаю, что виновата… — с каждой секундой ей становилось все страшнее, и это было очень заметно, — но… все это очень много… — Маша затравленно посмотрела на Петровского, — может… может, мы с вами сможем решить вопрос как-то по-другому?

Выдавив из себя окончание фразы, она, борясь со страхом, приблизилась вплотную и опустилась еще ниже, теперь глядя на Петровского снизу вверх глазами перепуганной собаки. Она осторожно протянула руку и положила на его колено. А потом, не сдержавшись, громко всхлипнула и опустила глаза.

— Умоляю!!! — Петровский ощутил, как пальцы Маши на его колене плотно сжались, — я клянусь вам, никакой подставы нет! Я заперла дверь, нас никто не увидит, у меня нет диктофона, камеры… — торопливо говорила она, борясь со слезами, — можете обыскать меня, можете со мной все, что хотите делать, только дайте заслужить прощение, прошу вас! Я не такая, я не шлюха, вы не думайте, я не… у меня, правда, мамочка болеет, нам без денег нельзя! — Маша расплакалась.

Петровский закрыл глаза и отбросил голову назад, чтобы не смотреть на девушку, стоявшую перед ним на коленях и рыдавшую, уткнувшись головой в его ногу…

— Чтоб вас… — медленно и очень тихо процедил он, — как же вы все меня достали, тварины… ноете, ноете, ноете, ноете!!! — он открыл глаза и со злостью уставился на Машу, — посмотри на меня. Посмотри на меня! — Маша послушно подняла голову и затравленно посмотрела на него зареванными глазами. Петровский взял ее лицо своей рукой и пару секунд смотрел в глаза…

— Прошу… — прошептала Маша.

— Смотри мне в глаза, — тихо и членораздельно произнес Петровский, — что ты там видишь? Отвечай!

— Я не знаю! — ее лицо исказилось мольбой. Из глаз опять потоком хлынули слезы.

— Вы все привыкли ныть и все ждете жалости от других… — Петровский легонько сдавил ей щеки, но боли не причинил, — а милосердия не бывает. Вы думаете, вам тяжело, потому что болеет мамочка? Или не хватает денег? Смотри мне в глаза! Что вы вообще можете знать о жестокости жизни? — он поднес свое лицо вплотную, — ничего!

Он легонько оттолкнул девушку, но этого было достаточно, чтобы Маша потеряла равновесие и, скуля, как подбитая собачка, рухнула на пол в унизительной позе у его ног.

— Даже если бы я и захотел, — Петровский смотрел на пытавшуюся подняться с пола Машу без доли жалости, даже не думая ей помочь, — у меня бы не встал не тебя. Вот, насколько ты мне противна…

Маша, так и не поднявшись на ноги, подняла на него глаза.

— Прошу! — в ее шепоте было слышно лишь отчаяние. Слезы бусинками свисали с ресниц и падали на пол кабинета управляющего.

— Меня от тебя тошнит…

Петровский смотрел на нее всего секунду. А затем протянул руку и, взяв со